— Поезжай, — одобрительно сказал Дронов. — Дай мне денег, я налажу издательство, а ты — удались и сибаритствуй. Налажу дело, приведу отечество в порядок — телеграфирую: возвращайся, все готово для сладкой жизни,
черт тебя дери!
Я пришел к тебе с приветом,
Р-рассказать, что солнце встало,
Что оно гор-р-рьячим светом
По… лесам… затр-р-репетало.
Рассказать тебе, что я проснулся,
черт тебя дери,
Весь пр-р-роснулся под… ветвями…
Точно под розгами, ха-ха!
Неточные совпадения
— Эт-то… крепко сказано! М-мужественно. Пишут, как обручи на бочку набивают,
черт их
дери! Это они со страха до бесстрашия дошли, — ей-богу! Клим Иванович, что
ты скажешь, а? Они ведь, брат, некое настроеньице правильно уловили, а?
— Так
тебя, брат, опять жандармы прижимали? Эх
ты… А впрочем,
черт ее знает, может быть, нужна и революция! Потому что — действительно: необходимо представительное правление, то есть — три-четыре сотни деловых людей, которые
драли бы уши губернаторам и прочим администраторам, в сущности — ар-рестантам, — с треском закончил он, и лицо его вспухло, налилось кровью.
А знать, что есть солнце, — это уже вся жизнь, Алеша, херувим
ты мой, меня убивают разные философии,
черт их
дери!
— Да
черт вас
дери всех и каждого! — завопил он вдруг, — и зачем я,
черт, с
тобою связался! Знать я
тебя не хочу больше отселева. Пошел один, вон твоя дорога!
— А
черт его
дери, Чижова, с
тобой вместе! Отколочу его, вот что! Смеялся он надо мной!
— Ракитин знает. Много знает Ракитин,
черт его
дери! В монахи не пойдет. В Петербург собирается. Там, говорит, в отделение критики, но с благородством направления. Что ж, может пользу принесть и карьеру устроить. Ух, карьеру они мастера!
Черт с эфикой! Я-то пропал, Алексей, я-то, Божий
ты человек! Я
тебя больше всех люблю. Сотрясается у меня сердце на
тебя, вот что. Какой там был Карл Бернар?
— Что
ты горло-то
дерешь? — сказал Кирша. — От этих
чертей ни крестом, ни пестом не отделаешься.
— Живём, как можем, есть пища — гложем, нет — попищим, да так и ляжем!.. А я ведь рад, что
тебя встретил,
чёрт те
дери!
— Припер пожрать? — встречал он Фому, поводя своим острым носом. — Давай, а то я ушел из дому без ничего… Проспал,
черт е
дери, — до двух часов ночи все учился…
Ты задачи сделал?
— А
черт их
дери. Пускай любят, — равнодушно пожал плечами Бузыга. Или
тебе завидно?
— А эти лунные ночи,
черт бы их
драл! — продолжал Воскресенский, оживляясь от давнишних мыслей, которые он до сих пор думал в одиночку. — Одно мученье. Море лоснится, камни лоснятся, деревья лоснятся. Олеография! Цикады дурацкие орут, от луны никуда не спрячешься. Противно, беспокойно как-то, точно
тебя щекочут в носу соломинкой.